АВТОР-ИСПОЛНИТЕЛЬ ВЕНИАМИН СМЕХОВ
Глухим басом усталого мудреца с обязательной усмешкой в глубине разноцветных глаз и с непослушной прямой тёмной чёлкой, спадающей на упрямый лоб, глухим обязательным басом он обращается с миром низких потолков и душных световых занавесов, с миром издёрганного города, с миром ревущих очередей и чернильных номерков на потных ладонях. Он опирается на толстую трость, глубоко вдавливаясь в огромное тёмное кресло, смотрит исподлобья и медленно роняет классические слова, ставшие неотъемленной частью воздуха, которым мы дышим, воздуха, спертого и влажного от дымящихся в нём удивлений и потрясений.
Мы были в восхищении, мы смотрели "Мастера и Маргариту" на Таганке. Нам повезло - мы это увидели. Воданд - та роль, которая подарила Вениамину Смехову вторую жизнь. Он живёт ею до сих пор, живёт в лучах её воспоминаний и открытий. От спектакля осталась легенда, как, впрочем, и о самом театре, о его главном режиссёре и его главных актёрах. Остались в памяти предков и размашистый маятник часов, и хор плакальщиц, и собака, и кресло Понтия Пилата, и обнажённая спина Маргариты, и кудрявый Дыховичный в надтреснутом пенсне, и жующий белую мышку бегемот, и идеальная фигура Геллы в чёрном раздельном купальнике, и безумный вальс, и летящие контрамарки, и кружевные панталоны доверчивых девиц, и властный голос Семплиярова откуда-то с колосников, - всё в прошлом. Смехов на Таганке - это и трифоновская густая проза, и шерстяной Клавдий с роскошной шевелюрой, в которую с таким наслаждением впивались женские руки, и многое другое, что являлось частью таганского мифологизированного братства, отличного от братства, например, "Современника", с его непременным уставом и лукавым демократизмом. Таганка - это режим абсолютной монархии, где путь от авансцены до расписных стен главного кабинета мог преодолеть не каждый. Смехов на Таганке - это и Барон в попытке Анатолия Эфроса оседлать строптивую любимовскую труппу, Барон, ерничащий и плутоватый. Бунтарь с оглядкой, смесь Турбина с Белтковым. Он мерил огромными шагами пустую новую сцену, и всем мешал, специально, упрямо, как истеричный ребёнок. В отчаянье ушёл из театра в другую жизнь, оказавшейся куда короче предыдущей. Ушёл в "Современник", вместе с Филатовым и Шаповаловым.
Тот период не любят вспоминать все трое. Именно тогда появилось в журнале "Театр" смеховское эссе "Скрипка Мастера" - эссе, наделавшее много шума в интеллигентных кругах. Вообще в те поры он больше ощущал себя писателем, о чём напомнил в странном спектакле "Современника" под название "Дилетант". Смехов после Таганки - это вольный стрелок, достигший, по его мнению, абсолютных высот в мастерстве писателя, артиста, режиссёра, чтеца, драматурга, телеведущего и гражданина мира. Он не принадлежит никому, ни на кого не молится и ни от кого не зависит. Выглядит хорошо. Много думает, много читает. Иногда посещает родину, и в каждый свой приезд смотрит на разложившийся город исподлобья и знакомым, глухим басом задаёт один и тот же вопрос: "А скажи-ка мне, любезный Фагот, как, по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?"
"Эхо Москвы", Ксения Ларина
5 ноября 2000 г.
